Байки из медпункта альплагеря "Мижирги". Детектив. / Творчество / Люди и горы / Mountain.RU

Автор: Дарья Матвеева, г. Москва

Байки из медпункта альплагеря “Мижирги”
(Окончание. Начало см. здесь)

Глава 7

Как большинство высотных восхождений, пик Коммунизма берет не технической сложностью, а высотой и протяженностью маршрутов. Этакий марафон на высоте 7 км. Дорога на вершину занимает у нормальных людей 3 дня. Мамунт с Шумахером вбежали на высочайшую вершину СССР за четырнадцать часов. Те, кто были на Пике Коммунизма, помнят наверняка ребро Бородкина, которое выходит с ледника Беляева на фирновое плато. Ну так вот, поднявшись с ледника и переночевав на ребре, на следующее утро ребята должны были набрать километр высоты по довольно крутой части ребра. Идется эта часть трудно, мешает высота, большое количество снега, много довольно крутых взлетов и опасность схода лавин.

И вот именно на этом участке они начали гонку с двойкой гидов, шедших параллельно с ними. Обе двойки прибавляли темп и практически забежали на плато. Там гиды выдохлись, покрутили пальцами у виска и отстали. А питерская двойка помчалась дальше, не сбавляя темпа, покорила промежуточную вершину Душанбе и в четыре часа дня уже были на пике Коммунизма. Эйфория продолжалась и на вершине – для обоих гора была самой высокой и самой сложной на тот момент в их альпинистской карьере – они орали, как ненормальные, обнимались, топили друг друга в снегу и бесконечно фотографировались.

На спуске эйфория быстро прошла. Не у Шумахера - тот продолжал кипеть энергией, несся вниз с невообразимой скоростью и, казалось, не знал усталости. Мамунта же одолела горняжка. Горняжка вообще была его бичом, она могла наступить совершенно неожиданно, и никакая предварительная акклиматизация не помогала. Горняжка у Мамунта выражалась в дичайшей головной боли и апатии и не сбивалась никаким детоксом. Он даже специально занялся йогой, чтобы снимать болезнь самовнушением. В условиях бивуака и возможности сконцентрироваться это работало. В условиях восхождения на концентрацию и мантры, естественно, не хватало времени, а набор высоты никак не способствовал улучшению состояния.

Вот и на этот раз Мамунт боролся с болезнью, как мог. Он заставлял себя идти в прежнем темпе, внушая себе, что со снижением высоты будет чувствовать себя лучше. Но сброс высоты шел слишком медленно, а неделя, проведенная на пяти тысячах, давала накопительный эффект. Мамунту становилось все хуже. А между тем, хотя спуск был технически несложным, он требовал тем не менее предельного внимания. Спускать там нужно по пути подъема по снежнику, который местами довольно крутой и скользкий. Шумахер заметил, что с другом творится что-то не то и предложил снизить темп или идти хотя бы с одновременной страховкой. Мамунт, верный своему принципу “если болезнь не замечать, значит, ее нет”, ответил, что все нормально, голова, мол, немножко болит. Ребята собирались пройти еще метров на пятьсот, чтобы переночевать на пике Душанбе. Тем временем стемнело и поднялся такой туман, что не было видно собственных ног. К тому же у Мамунта от мороза села батарейка налобного Петцла, и он шел, ориентируясь на фонарик идущего впереди Шумахера.

- Понимаешь, Чижик, за пять минут до срыва я уже знал, что он произойдет. Но мне было так хреново, что я даже не пытался ничего предпритяь. Ковылял кое-как, чтобы совсем не отстать от этого ненормального Шумахера. Голова болела как-то нереально и мутило страшно. И еще этот дурацкий фонарик! Когда он совсем потух, я даже не крикнул Димке, чтобы он остановился.

Мамунт потерял равновесие, крикнул “срыв”, попытался зарубиться, не смог, проскользнул вниз по льду метров пятьдесят и ударился ребрами обо что-то твердое и острое. Как потом оказалось, это был скальный выступ, который сломал Мамунту два ребра, поранил легкое и затормозил падение.

Дальнейшее Мамунт помнил плохо. От боли и шока он практически потерял сознание. Подошедший Шумахер обнаружил друга насаженным, как бабочка, на острый камень. Как Димка смог втащить Мамунта на Душанбе, непонятно. Мамунт висел мертвым грузом, подъем на промежуточную вершину был достаточно крутым – вы смогли бы подняться по крутому снежнику с девяностокилограммовым стонущим рюкзаком ночью при сильном ветре и двадцатиградусном морозе? На высоте 7 км? Шумахер смог. К счастью для обоих, удобная для палатки мульда нашлась очень быстро. И уже невероятным везением было то, что Шумахер смог поставить палатку, несмотря на ураганный ветер. Димка втащил Мамунта, вколол ему противошоковое, вызвал по рации наблюдателей из БЛ и попросил помощи.

Из лагеря ответили, что попробуют связаться с двумя группами, которые были где-то в их районе, и попросить организовать спуск. Если те не смогут, то высылают спасателей, но спасателям до их палатки два с лишним дня пути. БЛ вышел на связь еще через полчаса с плохими известиями: у одной группы – тех самых гидов, которых Мамунт с Шумахером обогнали на подъеме – отказала рация, и связи с ними не было. Вторая группа ночует где-то совсем близко от Шумахера с Мамунтом, но там у самих проблемы – обморожение у двоих из троих участников, и помочь они вряд ли смогут, самим бы спуститься без проблем. Так что Шумахеру предлагалось ждать спасателей. Что было в принципе возможно – из-за сэкономленных двух дней восхождения еды и газа было достаточно, в мульде было сравнительно безветренно, а в палатке сравнительно тепло. Проблема была в Мамунте. Он задыхался, кашлял, на губах при кашле появлялась пена. Шумахер был достаточно хорошо знаком с симптоматикой, чтобы диагностировать отек легких. Два с половиной дня на такой высоте Мамунт не протянет.

Хотя Мамунт сидел рядом со мной, вполне живой и здоровый, из чего я сделала логический вывод, что все кончилось хорошо, у меня мурашки пробежали по коже. Развитие отека легких на высоте идет стремительно, и в моей врачебной практике была пара случаев, когда здоровый и крутой дядя, выходивший на восхождение с легким бронхитом, через день валялся в палатке с пневмонией, а еще через день вернувшиеся с восхождения напарники находили его мертвым в той же палатке. Скандальная была история. Все были мастерами спорта, троих оставшихся в живых лишили этого звания, кажется.

Шумахер ждать не стал. Рано утром следующего дня он взвалил на себя оставшиеся восемьдесят семь килограмм Мамунта плюс самые необходимые вещи из двух рюкзаков и поволок все это вниз. Мамунта приходилось буквально волочь. Каждые два метра он останавливался, задыхаясь, кашлял и падал в снег. Чтобы он не улетел опять, Шумахер тащил его на коротком поводке, а периодически буквально взваливал на себя. За двенадцатичасовой дневной переход они спустились только до середины Фирнового плато – это три часа нормального пути. После короткой ночи в палатке Шумахер понес свой крест дальше. Он и сам был не в супер состоянии, отморозил указательные пальцы на обеих руках, ослаб и с трудом держался на ногах. При этом он ни разу за день не остановился, даже поесть. Хотя они уже прилично сбросили высоту - около километра - мамунтова болезнь прогрессировала. У него поднялась температура и начались приступы удушья.

- Если бы ты знала, Чижик, как мне было страшно. Больше всего я боялся, что Димыч не выдержит. Конечно, он бы меня не бросил, но он мог бы просто остановиться, поставить палатку, и тогда мне бы были кранты.

Шумахер не остановился и не поставил палатку, пока к вечеру второго дня, уже на ребре Бородкина, не увидел в пяти метрах перед собой фонарики спасателей. Тогда он упал в снег, как был, с Мамунтом на спине. За это восхождение Шумахер потерял пятнадцать килограмм веса, чем очень хвастался, навещая Мамунта в бишкекской больнице. Позже, вернувшись в Питер, Шумахер растрезвонил всей тусовке о том, какой он герой (Мамунт, естественно, выступал живым свидетелем), что способствовало целому ряду побед над впечатлительными особами женского пола.

Чем мог завершиться подобный рассказ? Растроганная и восхищенная, получасом позже я стонала под тяжестью давно зажившей грудной клетки Мамунта. Краем уха я услышала шум подъехавшей машины. Должно быть, Костик вернулся, но сейчас мне было не до Костика, не до его дурацких расследований, и даже не до несчастной Масяни. Об этом я буду думать завтра.

Глава 8

Завтра наступило как-то слишком быстро. Я катастрофически проспала. Было уже полдесятого, это значит, что как минимум полчаса у меня идет прием, меня наверняка уже начали искать, и не дай бог найдут в постели Мамунта – прощай тогда моя безупречная репутация! Я начала лихорадочно метаться по комнате в поисках одежды. Мамунт лениво лежал на кровати, закинув руки за голову и полуприкрыв глаза, и с интересом наблюдал за моими конвульсиями.

Футболка вот... Где-то были джинсы. Обыскав всю комнату, я заглянула сначала под кровать Мамунта. Там ничего не было, но что-то темнело под пустующей кроватью Шумахера. Я нырнула туда, и вылезла, держа в руке пыльную перчатку, размера XXL, утепленную, фирмы Vaude.

Так я и стояла посреди комнаты, в одной футболке, держа в руке перчатку, пытаясь что-то сказать, но не находя слов. Впрочем, Мамунт все понял и так. Он спрыгнул с кровати, схватил перчатку и стал ошалело осматривать ее.

- Ты что, пятна крови пытаешься на ней найти? – голос и язвительность вернулись ко мне одновременно. – Что же, наврал, получается, тебе твой дружок. Твой герой и спаситель. Были у него перчатки XXL, Vaude, были две, а осталась одна. Только вопрос, что это за перчатка – та, что он в карабине забыл а потом стащил из-под носа у следователя? Или та, что осталась у него?

- Чижик, подожди, ты что, - Мамунт охрип и начал заикался от волнения. – Ты всерьез, что ли, думаешь, что Димка Масяню выстегнул из станции? Ты же знаешь Димку, он мухи не обидит. Морду набить, это да, но девушку убить? За то, что она ему не дала? Фигня какая-то, должно быть другое объяснение. Никто Масяню не убивал, я тебе клянусь, она сама выстегнулась и вниз улетела!

Я ничего не отвечала, просто смотрела на него и думала, как мне дальше действовать. Во-первых, забрать у него перчатку. Во-вторых, срочно найти Костика и вместе с ним и с перчаткой ехать в Недогорск к следователю. Дело становится слишком серьезным, чтобы продолжать играть в детективов. Это убийство. А слова Мамунта я просто пропускала мимо ушей. Особенно после вчерашнего рассказа я понимала, что Мамунт готов душу за друга отдать – а уж как минимум наврать или уничтожить улику. Но прежде всего надо найти джинсы. После очередного раунда поисков я обнаружила их на дверной ручке с внешней стороны двери. Теперь пора было забирать улику и сматывать. Я подошла к Мамунту, который продолжал что-то потерянно бормотать, поцеловала его, одновременно нежно вытянула у него из руки перчатку, вышла из комнаты и, не оборачиваясь, отправилась искать Костика.

Нет, сначала я, верная чувству долга, заскочила в медпункт, с облегчением убедилась, что никто там меня не ждет, быстро нацарапала и приклеила к двери табличку “15.07. медпункт не работает” (начальнику потом объясню). Костик нигде не находился, что меня сначала совершенно не насторожило, поскольку он мог быть на скальных дорожках или даже – решив, что шов затянулся достаточно – мог свалить куда-нибудь наверх. К несчастью, у меня хватило ума спросить у водителя УАЗика, вернулся ли с ним вчера Костик.

- Не, - раздраженно ответил мне водитель. – Мы его целый час прождали против назначенного времени, а он так и не объявился. Напился, небось, где-нибудь с какими-нибудь дружками...

Никаких дружков в Недогорске у Костика не было. Он отличался болезненной обязательностью, и не вернутся к машине к назначенному сроку его могли заставить только чрезвычайные обстоятельства. Или ему могли не дать вернуться. У меня сразу вспотели ладони.

Я обреченно направилась в кабинет начальника, чтобы позвонить в гостиницу в Недогорск. Связь работала. Так я узнала, что в гостинице Костик не ночевал. Чрезвычайно занятый начальник, к счастью, не стал у меня спрашивать, почему закрыт медпункт, и почему я брожу по альплагерю с перчаткой в руке и с таким лицом, как будто увидела привидение. Что же мне дальше делать? По законам детективного жанра, Костика наверняка убили – а я больше не сомневалась, что прошедшая неделя вписывается в рамки именно этого жанра. Дальше моя очередь – если я не окажусь умнее и быстрее, чем убийца. А тут еще, того гляди, появится Мамунт, заберет перчатку и сделает что-нибудь, чтобы дружка прикрыть. Убить он меня конечно вряд ли убьет... Я осознала, что боюсь Мамунта, в объятьях которого мне так сладко спалось всего пару часов назад.

Думай, Чиж, думай. Есть несколько вариантов – рассказать все начальнику и ехать с ним в Недогорск к следователю. Позвонить следователю по телефону и рассказать ему (а также тете Гуле и ergo всему ущелью) обо всем, что мне известно. Ехать в Недогорск к следователю самой. Я выбрала последний вариант, но оказалось, что УАЗик тем временем уже уехал в Недогорск и вернется только вечером. Как же я не догадалась спросить водителя о его планах! Тогда... если гора не идет к Каламбету, пусть Каламбет идет к горе. Порадовавшись собственному каламбуру, я отправилась звонить следователю, чтобы он немедленно приехал в лагерь. Мне катастрофически не везло. Следователь уехал по делам, будет позже. Я заставила поклясться, что он перезвонит мне в лагерь. И обреченно отправилась на рабочее место, сняла объяву и стала ждать пациентов. С ужасом думая о том, что вот наступит вечер, следователь не перезвонит, Костика нет в живых, Мамунт мне больше не каменная стена, убийца возможно бродит где-то поблизости... и эта ночь станет моей последней ночью. Я дошла до того, что стала лихорадочно перебирать в уме всех своих лагерных знакомых и пациентов, решая, у кого бы мне укрыться на ночь.

К счастью, появились пациенты, которые отвлекли меня от мрачных мыслей. К еще большему счастью, их было так много, что Мамунт, который – сюрприз! сюрприз! – вскоре появился под окнами и стал делать мне отчаянные знаки, не имел шанса застать меня одну, и я могла его полностью игнорировать. В середине дня появился “Одноглазый” - тот самый неприветливый мужик, которому я два дня назад зашивала рану от ледового инструмента на скуле. Он не стал ничуть приветливее, даже когда я сделала перевязку и сообщила ему, что рана затягивается, опасности для глаза нет, и он может отправляться на свою Хижину. Ни тебе “спасибо, доктор”, ни “до свидания”. А нет, смотри-ка, вернулся.

-Барышня (ненавижу, когда меня называют барышня!!), мы завтра часов в семь утра выходим под Гестолу, собираемся ее сходить перед траверсом Стены. Нас трое, так что мы можем взять четвертого и ходить двумя двойками. Ждем десять минут, потом стартуем. Решай.

Я не сразу сообразила, что Одноглазый приглашает меня присоединиться к его группе.

-Спасибо, я не опоздаю, - неожиданно для самой себя ответила я, совершенно не думая о том, на кого я оставлю медпункт, и что начальник меня никуда не отпустит, и вообще, может, где-то поблизости бродит убийца, и до утра я не доживу...

-Смотри! – Одноглазый развернулся и ушел окончательно.

Обед я за работой пропустила, Мамунту, очевидно, надоело ждать, и он свалил, так что осада была снята, и я могла смело идти ужинать. Это был один из самых радостных ужинов моей жизни. Во-первых, ко мне за стол подсел начальник. Все-таки он заметил мое мрачное расположение духа и стал допытываться в чем дело. Мне ужасно захотелось рассказать ему, в чем дело, но вместо этого я пожаловалась, что пациентов много, очень устала, работаю с утра до позднего вечера, без выходных, трупы вожу в Недогорск, и сил больше нет.

Мудрый начальник все понял правильно: “Значит так, доктор. Завтра суббота. С утра пораньше собираешь шмотки и валишь наверх, чтобы духу твоего здесь не было. Через четыре дня чтобы как штык была здесь. Попросишь Владимира Ивановича (это московский врач-альпинист), если что, он тебя подстрахует. И постарайся не попадать под спасы”.

Я стала горячо благодарить Начальника и готова была кинуться ему на шею, когда случилось второе хорошее происшествие вечера. Дверь столовой открылась, и вошел Костик. Так что на шею я в итоге бросилась не к начальнику, который этого однозначно заслужил, а к Костику, который это скорее всего тоже заслужил. Окружающие, боюсь, не поняли моего порыва, но я была так рада видеть студента, которого я уже мысленно похоронила, живым и здоровым... и все так же увлеченным разгадкой нашей тайны. Костик явно привез суперважные новости – глаза у него горели, в руках он нервно сжимал пачку бумажных листов – не иначе как распечатки из масяниного почтового ящика – он даже не сел за стол и сказал, что подождет меня на улице. Вот и ужинай после этого! Я проглотила еще полсырника и выскочила вслед за Костиком.

-Костик, ты куда вчера делся? Почему не вернулся? Почему в гостинице не ночевал? Я так волновалась!!

-Это что, сцена ревности? – ухмыльнулся Костик. (Вот это да! Чувство юмора у Костика до сих пор не наблюдалось. Растет на глазах!) – Чиж, ты не представляешь, кого я встретил! И прямо в интернет-кафе!

Доставив моего пациента в больницу и убедившись, что того приняли и начали лечить, Костик отправился по указанному мной адресу в интернет-кафе “Загрузись”. Успешно загрузившись (опять-таки по указанному мной адресу), Костик уже начал сканировать масянину почту, когда вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Костик обернулся. За его спиной, внимательно изучая экран, стоял Профессор, aka Бродяга, aka Сергей Николаевич.

-Ну что, как продвигается расследование, - спросил он. – Пишешь отчет в Органы?

Костику хотелось грудью закрыть экран, потому что там было отлично видно, что Костик вовсе не пишет отчет, а занимается перлюстрацией масяниной переписки не с кем иным, как с Сергеем Николаевичем.

Костик непринужденно встал, повернувшись лицом к москвичу и таким образом закрывая экран спиной. Они немного поболтали – Костик объяснил, что привез в Недогорск больного и вот решил перед отъездом зайти проверить, нет ли писем. Потом выразил удивление, что Сергей Николаевич в Недогорске – он, Костик, был уверен, что тот уже уехал в Москву. Профессор удивился в свою очередь, сказал, что он вообще никуда уезжать не собирался, а просто спустился на пару дней в Недогорск по делам, и завтра собирается возвращаться в “Мижирги”. И что тоже зашел почту посмотреть. Еще постояли. Костик ждал, пока Профессор, зашедший, по его словам, посмотреть почту, усядется за какой-нибудь другой компьютер. Профессор и не думал никуда садиться, а явно очень хотел посмотреть, что там на экране у Костика.

Победила техника – экран Костика погас, и, поскольку сам Костик явно не собирался его активизировать, наш Профессор уселся в конце концов за один из свободных компьютеров, причем выбрал место так, что было видно все, что пишет и читает Костик. Не иначе как Сергей Николаевич его каким-то образом выследил, подозревает, что у Костика есть ключи от почтового ящика Масяни, знает, что там есть что-то, очень сильно его компрометирующее, и пытается не дать Костику прочесть это что-то.

Костику и самому не очень улыбалось рыться в масяниной почте под наблюдением Профессора. Поэтому он посидел еще минут пять для приличия, порыскал по интернету, потом выключил компьютер, заплатил, кивнул Профессору и направился к выходу. Не успел Костик дойти до ближайшей чебуречной, как почувствовал на плече знакомую руку. Оказывается, Сергей Николаевич тоже уже закончил читать почту, до шести, когда в лагерь уходит машина, делать ему совершенно нечего, и если у Костика нет возражений он с удовольствием к нему присоединится. Это был не самый веселый день в жизни Костика. Мало того что Сергей Николаевич вполне вероятно был убийцей, так он был еще и занудой, и – не забывайте – профессором экономических наук. Стоило несчастному Костику, забывшись, ляпнуть, что он студент ОГУ, Профессора понесло. То, что Костик изучал математику, а не маркетинг, значения не имело. До вечера они обсуждали маркетинговые модели Коттлера, принципы свот-анализа, одесских профессоров, с которыми Костик был совершенно незнаком, нравы современного студенчества, будущие профессиональные планы Костика и то, как студенты его, Сергея Николаевича, боготворят. Мало того, что Костика грузили, ему еще и поесть не давали. Несчастный порывался зайти в чебуречную – ПРОФЕССОР в ужасе запричитал, что он не позволит будущему альпинисту забивать организм холестерином. Костик хотел выпить пива. Кошмар! Он что, хочет отрастить пивное пузо?! Да он потом больше четверки ничего не пролезет! Даже мороженое было признано слишком калорийным, и к тому же холодным, а простуженное горло на высоте приводит к ангине и к смерти. Пришлось Костику питаться купленными на Недогорском кооперативном рынке морковкой и огурцами.

А день был солнечный и нежаркий. Небо было таким ясным, что на горизонте был виден Эльбрус. Рабочий день заканчивался. Недогорцы и недогорянки не спеша прогуливались по центральной улице города, поедая мороженое, или пили пиво “Свежесть Эльбруса” в открытых ресторанчиках, как будто издеваясь над томимым жаждой и голодом Костиком. У отчаявшегося студента созрел план. Он сказал, что ему нужно перед отъездом еще раз зайти в больницу проведать больного... нет-нет, Сергея Николаевича туда не пустят, там очень строго, только его, Костика, пустят, потому что он этого больного привез. Так что через два часа встретимся у гостиницы, где будет ждать УАЗик, и поедем вместе обратно в лагерь.

Как вы помните, УАЗик Костика не дождался. Вместо этого он прошел несколько кругов вокруг больницы, убеждаясь, что “хвоста” за ним нет, потом чуть ли не бегом помчался в ближайшую к больнице закусочную, где заказал сразу два литра пива и три порции чебуреков. Дородная официантка с жалостью смотрела на худого Костика, явно принимая его за одного из многочисленных психов, которые наводняют летом Недогорск, исхудавшие, в бинтах и синяках, с загорелыми лицами и абсолютно незагорелыми конечностями, в странной яркой одежде, с неподъемными (железо там, что ли?) рюкзаками и волчьим аппетитом.

Сытый и довольный, Костик обходными путями отправился к гостинице, притаился за одним из заборов и просидел там, пока не убедился, что Сергей Николаевич появился на месте встречи и уехал на лагерном УАЗике наверх.

Ждали его, Костика, и правда почти час. За это время Костик услышал о своей персоне столько хорошего, что пообещал себе по возвращении в “Мижирги” набить морду водителю. Сергей Николаевич нервничал – именно он уговорил водителя прождать так долго. Костику показалось, что в последнее мгновение Профессор решил уже остаться и никуда не ехать, но потому махнул рукой, пожал плечами и залез в машину.

-Костик, - у меня задрожал голос, а по спине пробежал холодок, - Костик, ты что, хочешь сказать, Профессор в лагере?

-Ну если только из УАЗика не выскочил по дороге...

-А что же я его не видела? – спросила и сама поняла, насколько дурацкий вопрос задала. В лагере находилось на данный момент человек четыреста, и если только не искать человека специально, вполне можно не видеться днями. Тем более и прошедшим днем, и прошедшей ночью я была очень занята. Боже, какой смертельной опасности я избежала благодаря Мамунту! Хотя постойте, при чем тут Профессор, перчатка-то была Шумахера. Я совсем запуталась и кивнула Костику, чтобы он продолжал рассказ.

Проводив Сергея Николаевича, Костик вернулся в интернет-кафе “Загрузись”. Косясь по инерции через плечо – а не стоит ли за спиной Профессор – Костик открыл Масянину почту. Авторы двадцати семи новых сообщений не знали еще, что их письма не найдут своего адресата. Бродягу Костик обнаружил сразу – в списке входящих прочитанных писем, от него числилось три письма. Последнее из них по хронологии было написано 11 июня.

У Костика отвалилась челюсть, как только он начал читать первые строки письма; опомнился он лишь прочитав все письма Масяни и все ответы Бродяги. Моя реакция – Костик привез всю переписку мне – была похожей.

От: "Масяня" <масяня@mail.ru>
Кому: <sno@mail.ru>
Дата: Thu, 05 Apr 2001 09:01:33
Тема: летний сезон

Сергей, привет, Вы, наверное, видели мои постинги на “горе”. Я ищу напарников на летний сезон на Кавказ, вот я и подумала, что Вы, может, захотите ко мне присоединиться. Я слышала, Вы на Кавказ собираетесь. Тем более у нас куча общих знакомых – ваши студенты и аспиранты, Сергей Дудников, например, и еще Саша Шевцов. Они Вам про меня расскажут. У меня первый разряд, очень большой скальный опыт – я в Крыму все что можно пролезла, Марчека два раза, “кант по канту” с нижней. Из горного опыта у меня Узункол. Можем вместе полазить перед сезоном. Я три раза в неделю в Бауманке, а по выходным на Акведуке. Не откажите бедной девушке

Ирина

От: "Образцов С.Н." <sno@mail.ru>
Кому: <масяня@mail.ru
Дата: Thu, 05 Apr 2001 16:30:00
Тема:Re: летний сезон

Ирочка, На Кавказ я действительно собираюсь, но в напарниках, особенно женского пола, не нуждаюсь. Сидите лучше дома, Ирочка, у вас уже первый разряд, куда вам дальше?
С.Образцов

От: "Масяня" <масяня@mail.ru>
Кому: <sno@mail.ru>
Дата: Fri, 06 Apr 2001 15:30:29
Тема: Re:Re:летний сезон

> На Кавказ я действительно собираюсь, но в напарниках, особенно женского пола, не нуждаюсь.

Уверены? А может, все-таки передумаете? У меня ведь веские аргументы есть. Я, например, могу рассказать много всего интересного про то, как в некоторых экономических Вузах процветает взяточничество. Представляете, на чем народ делает бизнес, пятерка на экзамене стоит двести баксов, госы пятьсот, а помощь при поступлении еще дороже, до двадцати штук баксов доходит.

О, дальше – КМС и мастер спорта. С Вашей помощью, надеюсь!

ЗЫ: Вашего ректора зовут Сушко Денис Сергеевич (дальше следовал номер телефона). Это чтобы Вы не сомневались в серьезности моих намерений.

Браво, Масяня! Шантажисты мне симпатичны ничуть не больше, чем взяточники, но этот конкретный взяточник заслужил!

От: "Образцов С.Н." <sno@mail.ru>
Кому: <масяня@mail.ru
Дата: Fri, 06 Apr 2001 17:02:11
Тема: Re:Re:Re:летний сезон

Масяня то ли обиделась, то ли дала Профессору пару дней на размышление. Следующее ее сообщение было датировано 16 апреля:

Ну что, Профессор, передумал? Когда Начинаем тренировки?
Ирочка

Ответа не последовало. Масяня совершенно не была этим обескуражена. Дав Сергею Николаевичу подождать еще неделю, она написала опять:

Эй, Бродяга! На Форуме флудишь, а мне черкнуть пару строчек времени нету? К сессии готовишься, финансовые переговоры ведешь?
Пиши!
Ирочка

В конце концов молчание Сергея Николаевича Масяне надоело, и из следующего ее письма игривый тон полностью испарился:

От: <масяня@mail.ru>
Кому: <sno@mail.ru>
Дата: Mo, 30 Apr 2001 08:30:49
Тема: без темы

Сергей, Если ты не подтвердишь мне до 15 мая, что согласен, 16 мая я звоню вашему ректору, пишу письмо в Министерство Образования, и до сессии ты уже не доживешь. Пиши или звони моб. 364 53 37
Ирина

Похоже, особого выбора у Сергея Николаевича не было. То ли он позвонил и согласила, то ли Масяня стерла его ответ, но в следующем письме она говорила об их партнерстве как о деле решенном.

От: <масяня@mail.ru>
Кому: <sno@mail.ru>
Дата: Fri, 18 Мay 2001 10:24:15
Тема: Мижирги

Привет, Профессор!
Ну что, едем в Мижирги? Я думаю, это лучший вариант, район интересный, и тебе будет что сходить, раз ты там еще не был. К тому же знакомый народ туда едет. Предлагаю поехать к 1 июля – у тебя как раз сессия закончится

, а меня шеф отпускает.
Ты поездом или на самолете? Я, наверное, на самолете 1го и прилечу. Может, вместе полетим?
Масяня

ЗЫ: Ты категорически не хочешь полазить вместе?

Я абсолютно не понимала Масяню. Чего она добивалась и добилась? Того, чтобы несчастный Сергей Николаевич буквально под дулом пистолета согласился провести с ней сезон в горах? Какие могут быть отношения в такой связке? Чему ее научит такой напарник, будь он хоть трижды мастер спорта? О какой взаимовыручке и душевном единении может идти речь в такой ситуации? В лучшем случае он отработает сезон как тяжелую повинность, в худшем – спустит на нее камень при первой же возможности. Или... или выстегнет из станции на ночевке.

Профессор наконец-то ответил, и это было его последним письмом Масяне, по крайней мере из сохранившихся в ее архиве.

От: "Образцов С.Н." <sno@mail.ru>
Кому: <масяня@mail.ru
Дата: Mo, 11 June 2001 15:15:22
Тема: Re:Мижирги

Ирина, я очень занят, у меня сессия. Мне о своих планах сообщать необязательно. Встретимся в Мижирги.
Образцов.

Вот и вся переписка. Если не считать, разумеется, ожесточенной публичной полемики на “горе”, которую я нашла и распечатала во время посещения интернет-кафе “Загрузись”, Судя по хронологии, дискуссия случилась неделей раньше последнего письма С.Н. Теперь, когда мы познакомилась с эпистолярным романом Масяни и Профессора, становился понятным пассаж Масяни по поводу взяточников. Равно как и утешительное письмо Мамунта – типа забота о бывшей девушке. Кстати, а письма Масяни и Мамунта?

- Были, полно, особенно от Масяни. Я их распечатывать не стал. Там очень личное...

Ого, сегодня я узнала много нового о Костике, Он, оказывается, не только остроумный, но еще суперпорядочный. Того Костик не знает, что переписка Масяни и Мамунта интересует меня не только в свете нашего детективного расследования.

-Ну ты кратенько расскажи, читал же наверняка.

-Читал, да... Там в смысле возможного мотива для убийства все чисто. Там... Ну, в общем, похоже, Масяня очень любила Мамунта. Началось это где-то под Новый Год, они познакомились на альпинистской тусовке в Питере и после этого Масяня приезжала к нему в Питер постоянно. Он в Москве так не разу и не был, хотя она звала. И переписывались - тоже Масяня в основном писала. А потом (Костик сверился с записями на оборотной стороне распечаток) да, это было в конце марта, Мамунт написал Масяне, прости, дорогая, мы больше не вместе, давай, мол, останемся друзьями. Масяня не могла понять, почему, помчалась к нему в Питер, умоляла вернуться. Я таких отчаянных писем еще никогда не видел.

-Ну ты, Костик, человек порядочный, девушек не бросаешь, - подколола я.

-Ну в общем, ничего не помогло. Мамунт не вернулся, и, что особенно Масяню обижало, так толком и не объяснил, из-за чего они расстались. Я тут сверил даты, именно тогда Масяня и начала искать напарника, сначала на форуме “горы”, потом прицельно. И знаешь, что я думаю, Чиж... Масяня ведь явно раньше рассчитывала, что Мамунт с Шумахером ее с собой летом возьмут. Вот поэтому после того, как Мамунта она потеряла, ей было так важно любыми средствами найти себе серьезного напарника. Во-первых, чтобы не пропустить сезон, а во вторых, чтобы доказать Мамунту, что и без него все сможет. Я думаю, и Мижирги она выбрала именно из-за того, что туда Мамунт поехал. А он, похоже, увидев ее в лагере, решил проявить благородство и взять под свое крыло. А что из этого вышло...

Костик замолчал. Мы сидели у речки, на мостике. Речку в темноте уже не было видно, но шумела она так, что нам приходилось повышать голос, чтобы слышать друг друга. Временами на противоположном склоне гремели камни. Из бара в другом конце лагеря доносилась музыка. Гор совсем не было видно - как будто они растворились в кавказской ночи.

Я взглянула на светящийся циферблат на руке Костика. Было уже девять вечера. Следователь либо не перезвонил, либо меня не нашли. Ах да, я же еще не посвятила Костика в мои открытия последней ночи. Я постаралась сделать это очень кратко, избегая подробностей того, как я оказалась ночью в комнате Мамунта, и что я делала под кроватью Шумахера.

-Дааа, - протянул Костик. – Что же мы имеем? Как минимум два подозреваемых – один в лагере, другой свалил.

Подозреваемым №1 был Шумахер. Ему явно принадлежит найденная в карабине перчатка, которую мог оставить там только убийца, когда выстегивал девушку из станции. Остается только выяснить, какую из перчаток я нашла под кроватью Димки. Это могла быть:

а) перчатка, которая с руки убийцы попала в карабин, затем в рюкзак Мамунта, затем в кабинет начспаса, где проводился допрос, и затем была хладнокровно похищена, дабы не попасть на экспертизу в Недогорск и не выступить важным вещественным доказательством. Если это так, то перчатка наверняка содержит какие-нибудь частицы эпидермиса или пота, по которым убийца может быть опознан мгновенно. Надо только понять, побывала или нет перчатка в клюве карабина – но это уж задача следственной лаборатории, пусть ищут следы какой-нибудь металлической пыли на внешней части перчатки.

б) непарная перчатка, которая осталась у убийцы, и от которой он либо решил отделаться, дабы не вызывать подозрений, либо просто потерял. По этой непарной перчатке тем же лабораторным путем можно установить личность преступника, но нелегко будет доказать, что эта перчатка каким-то образом связана с убийством Масяни.

Костик поинтересовался, куда я поместила столь важную улику. Я успокоила его, что вещдок надежно спрятан в сейфе медпункта, по соседству с золотым запасом спирта и лекарственными средствами группы “А”. Так что Шумахеру никуда не уйти от правосудия. Хотя я по-прежнему не была уверена, что убийца – Шумахер. У Шумахера вроде особого повода Масяню убивать нет, тут Мамунт прав.

Зато веский повод убить Масяню был у Сергея Николаевича (“я бы ее на его месте точно замочил”, - цинично заметил Костик). Причем Сергей Николаевич явно нервничает из-за проводимого нами расследования. Кто знает, как далеко он может зайти, чтобы заставить нас замолчать? Может, он все это время стоит у нас за спиной, внимательно прислушивается к нашему разговору и сейчас стукнет по голове ледорубом и столкнет в реку – доказывай потом, что я холодную воду терпеть не могу, и никогда бы не пошла ночью купаться в горной реке.

Самовнушение творит чудеса. Заскрипели мелкие камушки, и вот я уже физически ощущала чье-то зловещее присутствие за спиной. Я искоса взглянула на Костика, потому что обернуться меня не заставила бы никакая сила. Костик тоже напрягся, и тоже не обернулся. Мы замерли, но все было тихо. Потом камушки заскрипели еще раз, как будто невидимый свидетель удалялся. Мы наконец обернулись – за нами никого не было, и на нашу жизнь никто не покушался.

В любом случае, с самодеятельностью надо было кончать. Мы решили, что завтра утром являемся с повинной к начальнику лагеря, рассказываем ему все, как на духу, и срочно вызываем недогорского следователя. Если убийца Шумахер, то он все равно далеко, а если Сергей Николаевич, то он никуда не денется – по дороге в Недогорск пограничники, которые выполнят любую просьбу начальника, а в другую сторону – Большая Стена, за которой – Грузия, вряд ли Профессор попросит там политического убежища.

Главная наша задача – пережить наступающую ночь. Костик предложил провести ее вместе (“только в целях твоей безопасности, Чиж”, - поспешил заверить он). Я отказалась. На самом деле, я ужасно трусила, но гордость победила. Мы договорились, что Костик проводит меня до моего домика, подождет, пока я запру и забаррикадирую дверь, возьмет у меня рацию и пойдет к себе. В экстренных случаях мы можем держать связь по рации.

До моего домика мы добрались без происшествий. Отдав Костику рацию и пожелав ему спокойной ночи, я закрыла дверь на замок, дополнительно заблокировала ее стулом и ледорубом, положила под подушку рацию, а рядом с кроватью мозеровскую тяпку. На всякий случай заглянула под кровать и в шкаф, чтобы убедиться, что никто там не скрывается. Злодея нигде не было. Еще нигде почему-то не было ключа от медпункта. Мне казалось, что я оставила его на столе перед уходом. Куда же он делся? Я еще раз осмотрела комнату и собственные карманы, теперь уже в поисках ключа. Не нашла. То ли он был у меня в кармане и выпал, то ли я оставила его в двери медпункта. Завтра, как только рассветет, пойду искать. И я моментально заснула. Что свидетельствует вовсе не о моей храбрости, а о катастрофическом недосыпании предыдущей ночью. Дверь! Кто-то барабанит в дверь! Сначала я пыталась убедить себя, что это мне снится, просто перенервничала днем, перечитала масяниных и профессорских писем, и вот результат. Потом пришлось просыпаться и мириться с реальностью. В дверь действительно стучали. Может, я проспала, и уже утро? Нет, за окном кромешная тьма. Значит, еще ночь, и значит, происходит то, чего опасались мы с Костиком. Пришел убийца, чтобы заставить меня замолчать. Но я свою жизнь так дешево не отдам. Кричать бесполезно, в соседних домиках за шумом реки ничего не услышат. Я покрепче сжала в руке тяпку и начала вызывать по рации Костика.

-Не мучайся, он не ответит, - раздался из-за двери знакомый голос. От облегчения я выронила тяпку и сползла по стене на пол. Это был Мамунт, который, может, и не мой лучший друг на данный момент, но и не убийца точно. Тем не менее, я решила проявить осторожность.

-Что-то прошлой ночью ты таких вопросов не задавала. Пусти, Чижик.

-Потому что я ему уже рассказал то, что собираюсь рассказать тебе.

Я разобрала заслон из стульев и ледоруба, открыла дверь и молча впустила Мамунта. Он попытался обнять меня и поцеловать, но я выскользнула из его рук и залезла на кровать. Мамунт уселся рядом со мной на полу.

И дальше Мамунт рассказал историю, которая до боли напоминала популярную песню Андрея Макаревича о том, что “он любил ее, а она любила летать по ночам”. Говоря языком более прозаическим, Масяня была лунатичкой, о чем Мамунт узнал, когда они начали встречаться. Ночами девушка то бродила по комнате, перебирая книги и переставляя стулья, то по классике жанра и вправду вылезала на балкон и легко балансировала на узких перилах. Сама Масяня или не знала о том, что страдает лунатизмом, или просто не распространялась. Мамунт ей тоже ничего не сказал, но стал боялся оставаться с ней ночью. И вообще ее стал бояться. И предложил остаться друзьями.

-Ну вот, она сначала ужасно расстроилась, потом вроде успокоилась. Пару месяцев я ничего о ней не знал. Потом я встретил ее в “Мижирги”, и она с гордостью рассказала, что приехала и собирается ходить с одним очень крутым альпинистом – это она Профессора имела в виду. Я когда понял, о ком она, чуть не упал. Я когда опусы этого Бродяги на “горе” читал, мне хотелось компьютер выключить. Потом, его альпинистские способности у меня особого доверия не вызвали. До сих пор понятия не имею, что их могло объединять! В общем, пожалел я девушку, поговорил с Шумахером и предложил ходить вместе.

Мамунт замолчал, очевидно, ожидая моей реакции, но я тоже молчала, переваривая услышанное, поэтому он продолжил рассказ.

Походив с Масяней и Профессором, и поняв, что коллектив не складывается, Мамунт предложил Шумахеру прекратить эксперимент и ходить отдельно. Они, мол, альпинисты, а не психоаналитики. К удивлению Мамунта, Шумахер его предложение не поддержал, потому как не желал расставаться с Масяней. Ничего Мамунту не оставалось – не бросать же Димыча на растерзание Масяни и Профессора. Так и готовились они к Шхаре, пока за сутки перед выходом у Масяни не случился рецидив. Масяня упорно, несколько раз за ночь, вылезала из своей палатки и обходила соседские палатки, расстегивала в них молнии, заглядывала внутрь, а потом застегивала. Кто-то не проснулся, кто-то просыпался, но решил, что ему приснилось. Наутро это обсуждали, как анекдот, Масяня злилась и думала, что ее разыгрывают, и только Мамунт понимал, что произошло.

- Я вдруг понял, - продолжал он, - что масянин лунатизм может стать объективно опасным для нее, особенно при ночевке где-нибудь на узкой площадке или на платформе. Я хотел с Шумахером это обсудить, или с Масяней, но просто не хватило смелости. Так ничего никому и не сказал, решил сам за Масяней следить.

А на Шхаре на ночевке так получилось, что Шумахер и Профессор легли с Масяней рядом. Я хотел было поменяться, но она была на таком взводе, весь день с Сергеем Николаевичем цапалась, что я решил не злить ее еще больше. Думал, буду ночью за ней время от времени присматривать. А сам заснул и до утра не проснулся. А утром ее уже не было. Я сразу понял, что она во сне выстегнулась, она еще не такие вещи мочила. А тут еще наверное это полнолуние... Оно же влияет, да?

- Еще как влияет, - я начала плакать, картина нелепой гибели девушки вставала у меня перед глазами, – а еще усталость, высота и нервное напряжение. Мамунт, ты понимаешь, что это ты ее убил. Считай, как будто ты выстегнул ее из станции. Как ты мог оставить ее спать на полке одну, зная о ее лунатизме, зная, что предыдущей ночью у нее был приступ? Мамунт... – Все, больше говорить я не могла. Только плакала - из-за Масяни, из-за глупого Костика, который строил свои великие теории на пустом месте, из-за Мамунта, который теперь всю жизнь не сможет избавиться от чувства вины.

- Мамунт, скажи, а почему же ты не рассказал об этом всем, тогда, на Хижине, или потом, когда следователь приезжал?

- Я не мог. Мне пришлось бы рассказать все – и про то, откуда я знал, что Масяня лунатичка, и про то, почему я от нее ушел, и про то, почему не отговорил ее ходить, и про то, почему дал ей спать одной на полке...

- А Шумахеру ты рассказал, да? – теперь все кусочки головоломки сложились у меня в голове в одно целое. Костик мог бы мной гордиться.

- А перчатка была димкина. У Масяни перчатка улетела, когда она устраивалась на ночевку, и Димыч отдал ей свою. Наверное, когда она выстегивалась, перчатка осталась в карабине.

- А Костику ты, значит, сказал, что перчатка загадочным образом пропала? Ты понимаешь, каково ему теперь? Ты знаешь, что мы утром собирались рассказывать нашу теорию начальнику и ехать в милицию в Недогорск? Мы выглядели бы полными идиотами!

На Мамунта было жалко смотреть: “Чижик, ты не обижайся, но твой Костик... горел таким детективным пылом, что я решил его поддразнить. Я же не знал, что он и тебя в это свое расследование вовлечет, и что вы оба воспримете это так серьезно. Я ему уже все рассказал. Встретил его, когда он выходил от тебя”

-Вот, просил передать тебе рацию и сказать, что завтра, то есть, уже сегодня рано утром уедет. – Мамунт взглянул на часы. - Сейчас шесть, через полчаса машина в Недогорск уходит.

Я хотела выбежать из домика и бежать за Костиком. Потом передумала. Что я ему скажу?

Шесть утра... Чуть меньше суток назад мы с Мамунтом тоже были вдвоем, только в его комнате, а не в моей. На тот момент я была уверена, что Масяню убил Шумахер – из ревности, что Мамунт покрывает друга – из благодарности, что Костик, возможно, пал от руки убийцы, и что мне самой грозит смертельная опасность. Теперь я знала, что ни Сергей Николаевич, ни Шумахер – не убийцы, что Масяня погибла сама, что Костик жив и здоров, и что никто меня убивать не собирается. Но почему-то у меня в голове крутилась фраза из дурацкого анекдота “лучше бы я умер вчера”.

-Мамунт, сказала я, слезая с кровати и направляясь к стоявшему в углу рюкзаку. – Ты знаешь, какой у Масяни был пароль в ее почтовом ящике?

Я начала собирать рюкзак. Мамунт, как и прошлым утром, сидел неподвижно и наблюдал за моими сборами. Послышалось фырчанье отъезжающего УАЗика. “Пока, Костик”, - прошептала я.

Без десяти семь неподъемный рюкзак был собран. Я вскинула его на плечо и, не прощаясь, вышла из домика. На пороге, прижатый камнем, лежал листок бумаги формата А4. Я подняла его. На оборотной стороне компьютерной распечатки четким почерком Костика было написано несколько четверостиший. Я засунула стихотворение в карман. Черт, ключ от медпункта так и не нашла!

Одноглазый ждал меня у домика КСП. Увидев мой огромный рюкзак, он ухмыльнулся, подмигнул мне уже совсем открывшимся глазом, и мы пошли в направлении ледника. Над Большой Стеной поднималось солнце. Ледник, освещенный его лучами, казался не грязно-бурым, каким он был на самом деле, а сиреневым, как застывшее пенистое море. Мы с Одноглазым шли не спеша, переваливаясь под рюкзаками, как двуногие корабли пустыни. В голове у меня вертелись четверостишья Костика:

Что извлекло нас в эту рань из штурмовой палатки,
Теперь блуждаем средь камней, надеясь тур найти,
Развеял сон ночной мороз и кофе терпко-сладкий,
И в кадре из застывших гор вид Млечного Пути.

Внизу на теле ледника поток взбивает пену,
По склону пролетел голыш и снова тишина,
Быть может полная луна чуть осветит морену,
Когда зажжется над землёй ночной фонарь – луна.

Обернувшись в очередной раз, чтобы взглянуть на лагерь, который уже едва виднелся за изгибом ледника, я увидела еще двух тяжелогруженных альпинистов, которые бодрым шагом двигались в нашем направлении. Когда они подошли ближе, я увидела, что один из них, невысокий и сухощавый, натягивает на руку перчатку. Увидев меня, он приветственно помахал мне рукой. В очках с тонкой оправой отражалось восходящее солнце.

- Это и есть твои друзья? – спросила я Одноглазого.

Он обернулся: “Ага! Профессор перчатку искал, не мог найти. А он кроме своих Vaude ничего не признает, говорит, руки мерзнут... Что это с тобой, Доктор? Доктор!! Тебе плохо? Не выспалась?Тебя разгрузить?”

Я отрицательно покачала головой, догнала Одноглазого, и мы пошли дальше вверх.